Практики и Интерпретации: 
журнал филологических, образовательных и культурных исследований

Классическая концепция произведения, предполагающая его целостность, завершенность, целесообразность всех элементов художественного «организма», присутствие авторской воли и интенции в оформлении целого, подвергается в искусстве XIX–XXI веков всевозможным трансформациям, вплоть до деконструкции. Разрушение семиотической «рамы» открывает пространство бесконечного эксперимента: устранение четвертой стены и движение к «перформативности», иммерсивности в театре, бессюжетные конструкции и фрагментарность повествовательной формы, «осколочность» лирического высказывания, с неизбежным при этом растождествлением, расщеплением лирического «Я». Узаконенный романтиками в качестве формы «универсальной поэзии» «фрагмент» (Ф. Шлегель, Новалис) обретает все новые формы эстетического существования и теоретической рефлексии (В. Беньямин, Ф. Лаку-Лабарт, Ж.-Л. Нанси, И. Вайс и др.), меняя представления о самом статусе художественного произведения.

В фокусе номера:

• «фрагмент» как дискурсивная форма;
• «фрагмент» как жанр;
• фрагментарность в произведениях разных литературных родов и жанров;
• компаративные исследования фрагментарных форм в искусстве и литературе романтизма, модернизма, постмодернизма;
• pars pro toto: «пристальное прочтение» фрагментарных произведений;
• когерентность и контингентность в организации художественного целого;
• поэтика фрагментарности (монтаж, коллаж, обрыв текста, каталог фрагментов, серия /серийность, дневниковые заметки, алеаторика и пр.);
• теоретическая рефлексия о фрагментарности и целостности (эстетика, философия искусства, теория литературы, литературная критика.

Обращаем внимание, что принимаются также материалы по литературоведению и культурологии, не связанные с темой номера.

Руководство для авторов:  http://www.pi-journal.com/index.php/pii/about/submissions#authorGuidelines

Материалы принимаются до 15 мая 2022 года.

Тексты присылать модератору выпуска Вере Владимировне Котелевской:

vvkotelevskaya@sfedu.ru

Исследования травмы подобны контурным картам с пунктирными границами между историей, философией, антропологией, психоанализом. Если наиболее яркие интеллектуальные события в критике 1980–1990-х годах, обозначившие так называемый «этический поворот», связывают травму с широко понимаемым феноменом Холокоста, с памятью и аффектом, исследованиями межрасовых конфликтов, то в настоящее время рефлексия о травме нередко сопровождается анализом самой рефлексии о травме как явлении культуры. Травма и ее эстетизация становятся предметом исследований медиа и культурных репрезентаций, художественных форм выражения травматического опыта в литературе и других искусствах.

Интригующая сложность размышления о травме также связана с тем, что она соотносима одновременно с психическим и физическим, индивидуальным и коллективным, имеющим истоком прошлое и повседневность.  Так реакции на последствия исторических катастроф XX века, событий террористических нападений, опыт деколонизации и глобализации, отчуждение людей, вызванное новыми технологиями и т.д., в равной степени эффектно реконструируются вокруг понятия травмы, трактовка которой весьма разнится у Ротберга, Деррида, Батлер, Лакапры, Крэпса, Карут, Иглстоуна. Осмысление советского прошлого, прошлого эмигранта, переселенца, репрессированного – тема художественной, публицистической и научной мысли русскоязычных авторов как в современной России, так и за ее пределами. Несомненно и то, что разные национальные культуры ассимилируют и коммодифицируют понятие травмы по-разному, а включение в диалог о травматическом ведется посредством разных институциональных практик.   

Художественная литература, в центре которой чаще оказывается частный человек и его личный опыт, давно и разнообразно разрабатывает проблематику травматического, к которой применимы не только теории, ассоциируемые с коллективным историческим опытом, но и те, что активно эксплуатируют сюжеты гендерного и сексуального насилия, драматические стороны проявления / подавления индивидуального «Я».

Однако не стали ли сами исследования травмы тем, что изначально спровоцировало их появление – «большим нарративом», перемалывающим в своих жерновах буквально все? Всегда ли безупречна этика при комментировании травмы? Является ли неопровержимой аксиомой тезис о «невыразимости» травмы? Где провести границу между коллективным и индивидуальным травматическим опытом? Возможна ли такая риторика травмы, которая бы способствовала не эстетизации навязчивого деструктивного опыта, а его продуктивному преобразованию в социальное действие? Прав ли Рубин, говоря, что травма – это не только «драма прошлых событий, но в первую очередь, драма выживания»?

Особый интерес для рубрики «В фокусе» этого номера, посвященного проблемам травмы, представляют материалы, посвященные изучению следующих аспектов проблемы: 

• Теоретические подходы к феномену травмы
• Травма: память и/или аффект
• Исторические катастрофы (революции, войны, террор, Холокост, миграционные процессы, события 11 сентября и др.) в оптике художественного освоения травмы
• Регистры травмы и феномен постпамяти в литературе
• Легитимация дискурса о травме в разных национальных традициях
• Роман о травме: жанр?
• «Популярная» травма: апроприация и коммодификация травмы в современной культуре 
• Лейтмотив, повтор, цикл и другие формы художественного выражения травматического опыта
• Популярные пространственные топосы травмы
• Эмблематика, тропы и артикуляции травматического
• (Без)граничье травматической интроспективности: между молчанием и исповедальностью
• Маргинализированный субъект и сообщества
• Травма в авторских поэтиках

Обращаем внимание, что материалы в рубрики «Анализ», «Интерпретация», «Практики», «Первое прочтение» (интерпретация недавно опубликованного художественного или научно-публицистического текста), могут быть не связаны с темой номера.

Руководство для авторов:  http://www.pi-journal.com/index.php/pii/about/submissions#authorGuidelines

Материалы принимаются до 20 февраля 2022 года.

Тексты присылать на адрес: oadzhumaylo@sfedu.ru

В повседневной речи «дистанция», как правило, ассоциируется с границей, разделением и отчужденностью. Однако опыт пребывания в ситуации социальной дистанции, а также появившиеся ресурсы и практики минимизации вынужденной утраты контакта, в которые оказались вовлечены многие в связи с пандемией, еще ярче продемонстрировали иное. Игра дистанцией, градация дистанционных режимов и разнообразных форм опосредования (цифровой среды, аналитических, риторических и нарративных инструментов и пр.), напротив, могут приближать объект, делать его видимым, близким и доступным, а подчас и профанируемым. Каковы контексты для размышления о дистанции?  Насколько значима семантическая разница между «дистанцией» и «дистанцированием»? Был ли прав Джеймисон, говоря о том, что дистанция (в том числе и «критическая дистанция»), оказались упразднены в постмодернизме, а наши тела «лишены пространственных координат и практически неспособны к дистанцированию»? Каковы жанры, риторические и аффективные модели, институциональные практики и познавательные возможности дистанции и дистанцирования?

Особый интерес для тематической рубрики этого номера представляют материалы, посвященные изучению следующих аспектов проблемы: 

• Субъективность и формы новой искренности / отчуждения в эпоху социального дистанцирования
• Сетевое «Я»: парадоксы дистанции и интимности
• Культурная реакция на экономические и социальные эффекты разрушения границ публичного и приватного, работы и досуга
• Маркирование социальной, классовой, расовой и др. дистанции как тема художественных произведений
• Образные воплощения близости, тактильности, физического контакта в ситуации вынужденной изоляции
• Художественные репрезентации надзора и контроля в ситуации изоляции и дистанцирования
• Виртуальные читательские сообщества, литературные мероприятия и академическая жизнь в период социального дистанцирования
• Историческая дистанция в академическом и художественном нарративе
• «Дальнее чтение»: что позволяет увидеть дистанция
• Медиа и производство идеологической дистанции  
• Преподавание онлайн, заочные формы образования, смешанное обучение и экология образования

Обращаем внимание, что материалы в рубрики «Анализ», «Интерпретация», «Практики», «Первое прочтение» (интерпретация недавно опубликованного художественного и научно-публицистического текста), могут быть не связаны с темой номера. 

Руководство для авторов:  http://www.pi-journal.com/index.php/pii/about/submissions#authorGuidelines

Язык публикаций: русский, английский, испанский.

Материалы принимаются до 10 ноября 2021 года.

Литературоведческий интерес к жесту уже более полувека связан с целым комплексом новых гуманитарных дисциплин, исследующих язык бытового, ритуального, политического, эстетического поведения. Именно расширение методологического инструментария – за счет семиотики, антропологии, феноменологии, медиатеории, психололингвистики и пр. – позволило поэтике выйти за рамки «позитивистского» взгляда на жест как исключительно социально-психологическую атрибуцию персонажа. Современным филологическим исследованиям жеста присуще понимание не только глубоко символичной, иконологической природы жеста в литературном тексте, но и перформативной природы текста и авторского поведения в определенных исторических обстоятельствах («авангардный жест», жизнестроительство, акционизм). «Назначающий жест» поэта, художника (Пригов) становится реальностью, в которой автономия эстетического ставится под сомнение, а замкнутость художественного текста перестает быть его конституирующей чертой.

Таким образом, продуктивными являются несколько направлений исследования жеста внутри и за пределами художественного произведения: «иконологический» подход, когда выявляются «формульные» культурно-исторические истоки жеста (ср. А. Варбург и Э. Панофски в изобразительном искусстве) и новые смыслы его трансформации; семиотика жеста, позволяющая прочитать единство семантических, формальных и прагматических аспектов жеста (Е. Фарыно, Ю. Лотман, Ю. Кристева), культурно-исторические исследования жеста, выявляющие эстетические коннотации жеста в разных искусствах (О. Булгакова, С. Штретлинг) и целый спектр исследований, гибко соединяющих указанные выше дисциплинарные подходы. «Карпалистика» (Ю. Цивьян) претендует сегодня на масштабный охват искусств и медиа, выявляя связи художественного и внехудожественного (политического, бытового и пр.) в конфигурациях жеста. Литературный текст занимает при этом особое положение, становясь местом, где невербальное символическое жеста вторично символизируется в поэтике автора или художественного направления, школы.

Рубрику «В фокусе» планируется посвятить следующим аспектам поэтики жеста: 

• Типология жеста (гаптика, мимика и т.д.) и проблемы поэтики
• Естественное и искусственное в жесте: культурно-исторические и эстетические аспекты
• Функция жеста в социальных и политических утопиях: художественная репрезентация
• Жанровая семантика и прагматика жеста
• Канонические и «случайные» жесты в литературе: от риторической эпохи к реализму и «постдоку»
• Идиоматика жеста в языке поэзии и прозы: стилистический аспект
• Авангардный жест как знак разрушения эстетической автономии
• Жест в медиапространстве литературы (скандал, провокация, игровое поведение и т.д.)
• Жест в системе авторской поэтики: от детали портрета к жестам-эмблемам и гипертрофированной жестовости

Обращаем внимание, что материалы в рубрики «Анализ», «Интерпретация», «Практики», «Первое прочтение» (интерпретация недавно опубликованного художественного или научно-публицистического текста), могут быть не связаны с темой номера.

Руководство для авторов:  http://www.pi-journal.com/index.php/pii/about/submissions#authorGuidelines

Материалы принимаются до 10 августа 2021 года.

Известный теоретик литературы Брайан Макхейл остроумно указал на вероломную цель метатекстуальности «испортить впечатление от простой геометрии зеркала, поднесенного к натуре». Однако рефлексы и рефлексия (или, говоря строгим языком науки, эксплицитная и имплицитная метатекстуальность) – все более привычные спутники современной культуры, как никогда далекой от безоглядного мимесиса.

Метатекстуальность в ее философских интенциях проблематизирует вопросы языка, роль автора, героя и читателя, бросает вызов самому понятию референции, ставит под вопрос акт интерпретации, подрывая саму возможность правдоподобия, связности и завершенности текста.  Но она же сегодня сопровождает «популярный канон»: писатели, режиссеры, авторы видеоигр, комиксов, рекламных продуктов и т.п. не стесняются указывать на процесс конструирования условной реальности, их вымышленные герои нередко догадываются о своем положении внутри придуманного мира, но зачастую разрушают онтологические границы, подвергаются «редактуре» или вовсе «стираются». Можно ли говорить в этом отношении о превалировании метафикциональности над метаповествованием? Действительно ли художественная практика 1950-1980 гг. дала примеры самых экстремальных форм метатекстуальности? По-прежнему ли метатекстуальный жест сконструированности всего и вся выступает симптомом поколенческих тревог об исчезновении самой реальности, о бесконечно ускользающей идентичности?

В русском литературоведении феномен метатекстуальности изучался уже в рамках формальной школы: в работах В. Шкловского, Б. Эйхенбаума, Ю. Тынянова и др. впервые были проблематизированы приемы саморефлексии текста, вступающего в «пародийный» диалог как с традицией и современной литературной практикой, так и с собственными законами порождения. Авангардная практика, обострившая интерес к процессам генерирования и осознанного (само)разрушения текста, составила впоследствии материал не только отечественных (московско-тартуская школа, русская семантическая поэтика), но и зарубежных исследований по славистике (Hansen-Löve, Günter и др.). Между тем обнаружение и обнажение «литературности», инициирование модернистским искусством, позволило пересмотреть и «традиционный» литературный дискурс, выявив в нем феномен метафикции (от Сервантеса до Пушкина и Л. Толстого), причем во всех литературных родах (метадрама, металирика).

Начиная с 1970-х гг. текстовая саморефлексия, метаповествование и метатекстуальность, часто понимаемые как синонимические понятия и трактуемые весьма широко, оказались предметом научного внимания в работах западных ученых, ассоциируемых с разработкой поэтики постмодернизма и историографической метапрозы (Alter, Scholes, McHale, Hutcheon, Waugh и др.). Однако описание повествовательных и лингвистических маркеров и инструментов метатекстуальности в науке весьма избирательно (Genette, Nünning, Prince, Wolf, Macrae).

Особый интерес для рубрики «В фокусе» этого номера, посвященного проблемам метатекстуальности, представляют материалы, посвященные изучению следующих аспектов проблемы: 

• Теоретические подходы к феномену метатекстуальности
• Отечественное литературоведение в исследовании метатекста
• Метатекстуальность в литературе прошлого
• Тематика и топика метатекстуальности
• Формы метатекстуального комментирования
• Эмблематика метатекстуальности
• Повествовательный металепсис и иные нарративные маркеры метатекстуальности
• Эксплицитная и имплицитная метатекстуальность
• Фигура читателя и механизмы метатекстуальности
• Пространственные модели метатекстуальности
• Стилизация, пастиш, trompe l'oeil, стилистические средства метатекстуальности
• Разрушение «четвертой стены» и иные популярные формы метатекстуальности в культуре
• Метатекст в авторских поэтиках

Обращаем внимание, что материалы в рубрики «Анализ», «Интерпретация», «Практики», «Первое прочтение» (интерпретация недавно опубликованного художественного или научно-публицистического текста), могут быть не связаны с темой номера.

Руководство для авторов:  http://www.pi-journal.com/index.php/pii/about/submissions#authorGuidelines

Материалы принимаются до 10 мая 2021 года.